Это тот самый фик, о котором я говорила. Повторяю - Снейп несколько необычный, фраевский. Хотелось бы услышать пару слов о ваших впечатлениях, также принимаю варианты названий Пишите, пожалуйста) Разносы в пух и прах тоже принимаются, но... я ведь и ответить могу! )))
читать дальшеФик Katy_Snape(c)
"На этом месте может быть ваше название "
-----
Пейринг: СС/ДМ.
Жанр: слэш, в начале джен.
Бета: сама себе бета, но плюс "одобрено miss_modesty и glenda11" из ЖЖ.
Рейтинг: скорее всего, R.
-----
Я не знаю, с чего это началось. Как ни глупа и отвратительна формулировка, как ни смехотворно мне моё собственное начало... – а какая к Мерлину разница – всё равно это никто никогда не прочитает. Но если каким-нибудь уродам вроде гриффиндорской троицы посчастливиться найти эти бумаги – во-первых, они будут прокляты, во-вторых, у меня всегда при себе порция отличного яда, который я не премину употребить внутрь. Читайте, «на здоровье»!
Ах да. Я не знаю, с чего это началось.
Отчего же не знаю – несомненной причиной послужило само рождение этого ребёнка на свет, ничем не оправданное, не заслуженное мной соединение генов отцовского фанатизма и мамочкиной напыщенности.
Когда это произошло? Может быть, так стоит ставить вопрос? Я видел, конечно (а как же я мог, лучший друг семьи, не насладиться этим зрелищем), это маленькое, сморщенное, розовое, хныкающее и дрыгающее ногами, когда его хотят взять на руки и показать во всей очаровательности «дяде Севу», человеческое существо.
Я щедро выразил свои восторги его родителям, после чего ушёл к чёрту, дабы напиться и не чувствовать больше этого странного осадка на душе.
Наверно, я предчувствовал всю эту историю. Знал, что малец ещё погубит мою жизнь.
1 месяц.
Всё шло привычным чередом – мы с Люциусом всё теми же нетривиальными способами пытались разнообразить свою грёбаную жизнь. Точнее, это я так это называл. Но ещё я хотел достичь своей единственной цели – чтобы мой враг больше не являлся мне в кошмарах, не напоминал о той, мучительно-позорной части моей жизни. Позор тот был страшнее для меня во многие тысячи раз, потому что... да. Да, Мерлинова мать, признайся же себе в этом, ты, посмешище школы, ты любил Джеймса Поттера. Этого хвастуна, этого позера, этого обделённого мозгами квиддичного маньяка я любил, сколько себя помню. И хотел – ну, это уже лет с 14.
А Люциус... не то чтобы стал мне другом – я никогда не питал иллюзий на его счёт – но мы неплохо сошлись, сработались, а также попросту неплохо выпивали по вечерам. Потом мне, увы, пришлось от этого отказаться: зельеварение требовало трезвого ума и подчиняющихся пальцев, - но то блаженное время ни к чему не обязанной юности так и осталось в моей памяти как некая более-менее светлая страница...
Люциус шёл к высокой цели. Он истреблял грязнокровок и плёл интриги, он прибирал весь этот мерлинов мир к своим холёным рукам, затянутым в бархатные перчатки. Он не снимал их, когда убивал. Он приходил домой, иной раз еле держась на ногах, но непременно отправлялся в душ (или требовал, чтобы его туда доставили, аристократ-алкоголик), дабы очиститься от «этой мрази».
А ведь я занимался тем же, хотя не имел столь выраженных склонностей к насилию. Во мне была и жажда мести, и ненависть ко всем и вся, кто имели несчастье быть счастливыми. Ко всем этим розовым щекам, наивно распахнутым глазам, бесстыжим улыбкам, девственным душам. Они сами нарвались, я в этом был даже уверен.
Я чаще занимался генерированием и анализом планов, выработкой стратегии, зельеварением, в конце концов. Но прекрасно понимал, что делаю. Темный Лорд быстро выделил меня из толпы юнцов, я был выше всех их и как маг, и как просто умный человек.
В Слизерине ведь уже вырождаются магические способности. Через пару поколений учить будет некого – они так бестолковы, эти отпрыски чистокровных браков. Они только что на братьях-сёстрах не женятся, а инцест никогда не приводил к хорошей наследственности. Ладно, Драко, ты был исключением...
Через 2 месяца после твоего счастливого рождения Тёмный Лорд погиб. Мы так считали – а причин для обратного не было. Мир праздновал. Эти идиоты ликовали, пускали фейерверки. Но далеко не сразу отвыкли вздрагивать по ночам. А мы тем более не могли существовать спокойно. Нападения продолжались, но после объявленной охоты на Пожирателей Смерти, мы как-то поутихли. Забились, но не забылись. Кто – в свои норы, кто – в камеры.
Я давно уже грел задницу в Хоге, оптимизма это добавляло. Но и за мной однажды пришли, увели, скованного заклинаниями, прямо с ужина в Большом зале. Дамблдор протестовал, но авроры всего лишь выполняли приказ. Хвала небесам, что они быстро сделали своё дело. Иначе я бы «оказал сопротивление», представляю себе последствия этого сумасбродства... Суд был через неделю, мне повезло, что он вообще был. Мне СТРАШНО повезло с Дамблдором и его дебильной верой в людей. Каждые сутки в Азкабане, казалось, отнимали у меня лет по пять жизни.
Чёртовы грёбаные подонки эти авроры. По сравнению с ними, дементоры были очень ласковы. Целоваться лезли.
1 год
Жизнь кое-как вошла в привычную, замызганную Хогсмидской грязью, колею, хотя и на допросы таскали, и смотрели косо. Но мне было плевать на них. Люциус, как всегда, был на высоте. Кажется, он успел дать на лапу абсолютно всем, я удивлялся только, что его героем войны не объявили с присуждением ордена Мерлина.
Я как прежде заваливался к нему на выходных. Он без возражений (под хорошее настроение) предоставлял мне одно из своих неподражаемо комфортных кресел, свой прекрасный коньяк чёрт-знает-какого-года-урожая, самого себя для разговора и свою жену для украшения комнаты, ибо на большее она не годилась. Ты в то время уже научился кое-как ходить, что Нарцисса поспешила мне однажды продемонстрировать. Меня не слишком огорчило то, что взглянув на меня, ты тут же наделал лужу то ли от страха, то ли от желания показать мне своё ещё не оформившееся, бессознательное аристократическое пренебрежение.
Жест я оценил, хотя опять не мог отделаться от непонятного премерзкого ощущения. Ты будил во мне что-то, что не должен был. Ребёнок не может вызывать такие чувства. Поэтому в тот день я снова нализался.
А меня ведь, чуть не забыл, сделали твоим крестным.
4 года.
Каким-то неуловимым образом я к тебе привязался. То есть, меня не надо было упрашивать: Северус, ну будь ты, скотина, так добр, поразвлекай ребёнка, он совсем от скуки и капризов на стенку лезет. Вообще не завидую я такому детству. Тебя следовало бы отдать мне сразу – (ах, ну да, я бы сам не взял) – впрочем, тогда ты бы не стал именно таким. Мне нравилось, как ты обиженно смотришь исподлобья; как морщишь нос, перед тем, как огласить дом своим необузданным криком; как деловито корчишь из себя короля, размахивая игрушечным мечом.
Тебя привёл в дикий восторг мой подарок – живая змея, аспид, я удалил у неё ядовитые железы – ты повсюду таскал его с собой, обозвав Северусом. А вот мамочка твоя упала в обморок, увидев эту прелесть. И каждый раз забиралась повыше на мебель и вопила дурным голосом, что ноги его (может, хвоста? откуда у змей ноги) в доме не будет. Но благодаря твоему упрямству змея осталась.
У тебя было мало развлечений – и одним из них являлся я. Рассказывал тебе о магии и жизни, обо всём – ты ведь был любопытным мальчиком. А я уже тогда понял, что обречён на эти светлые глаза. Мне доставляло дикое удовольствие быть с тобой. Твоё восхищение мною, твои фантазии – ты так любил мечтать, воображать, как мы вдвоём отправимся путешествовать по свету, будем спать в палатке и пить росу. Ты ничего этого не знал, мой мальчик. А я за своё полунищенское детство, не однажды сбегая из дома, выучил все прелести детской свободы, как, впрочем, и все нелицеприятности жизни.
А ведь между нами не было ничего, что заставило бы меня считать себя долбаным извращенцем. Я сам себе удивлялся. Я никогда не испытывал подобных чувств, может быть, они были отцовскими. Их не было у Люциуса. Он гордился тобой, но не более. Зато он прекрасно видел, как я вожусь с его сыном. Он прекрасно знал, кто я. Наша с ним школьная интрижка не была вызвана ничем, кроме любопытства и всплеска гормонов. Но то, что я гей, я никогда не скрывал от него. От мародёров – да! Не представляю, что было бы, если б они прослышали об этом...
Люциус однажды вышел во внутренний двор замка, когда мы играли там. Я возил тебя на плечах по двору, а ты орал, что ты крестоносец, и скачешь избавлять мир от неверных. Люц холодно позвал меня.
– Объясни мне, пожалуйста, что ты делаешь с Драко.
– А это что, не видно?
– Мне-то как раз всё видно. Это Нарцисса, дура, ничего не замечает.
Он помолчал, потирая пальцы левой руки. Лицо было странно сосредоточенным. На безымянном пальце сверкнул изумруд.
- Ты больше никогда не переступишь порог моего дома, Северус. Тебе всё ясно?
– Но ведь мы просто...
– Друг мой. Не утомляй меня напрасными возражениями. Ты же не хочешь стать моим врагом. Я всё сказал. Попрощайся с Драко.
Я не знаю, что творилось с тобой, но у меня словно выбили почву из-под ног, лишили кислорода, смысла жизни и прочих жизнеподдерживающих вещей. Это была клиническая смерть, непостижимо растянутая на несколько лет. Я отыгрывался на учениках, я, в самом деле, был дьявольски омерзителен. От меня шарахались, тряслись от ужаса, ненавидели всей душой подростка. А мне было плевать абсолютно на всё. Я говорил всё, что думал. Дамблдор периодически кидался читать мне проповеди, но они отлетали от меня, как Авада Кедавра от Поттерова отпрыска.
Пока не случилось то, что случилось.
Тебе исполнилось 11 лет.
1 курс.
Этот же год ознаменовал для меня новую Голгофу – постоянное присутствие перед глазами сына Джеймса, этого несмышлёного недоноска, не выучившего ещё и простого заклинания, но умудрившегося лишить нас Повелителя. Не то чтобы я безмерно нуждаюсь, чтобы мной командовали, но эта жизнь, которую я веду теперь изо дня в день, точнее, это она волочит меня за шкирку по полу – эта жизнь не по мне.
Я помню, как увидел тебя, Драко, в первый раз после столь продолжительной – Мерлиновы яйца, какое мелодраматичное слово - разлуки. В новой форменной мантии, всё та же остроносая смешная мордочка и уже прилаженный к её чертам отцовский снобизм. Ты, словно почувствовав мой взгляд, - обернулся. И – нет, я не утонул в бескрайних озёрах твоих глаз – ненавижу этот пошлый и тривиальный до зуда оборот – я просто не мог отвести взгляда от тебя, не мог сохранить какие-то приличия и остатки заблудшей гордости.
На твоём лице отразилось узнавание, потом неприятие, постепенно сменившееся... Мерлин мой, любопытством? Я, конечно, мог в красках представить все те лестные отзывы, которыми его добродетельный папаша напичкал сынулю, дабы ребёнок даже приблизиться и не подумал к такому ходячему безобразию, как я; но вот последний пункт меня как-то обнадёжил.
В тот же вечер, в кабинете меня настигло (ударило по голове, выроненное совой) письмо заклятого друга. Обласкав мысленно ближайших родственников и совы, и Люца, я подобрал с пола конверт.
«Северус! (А где «привет, чувак, как жизнь, не померла ли бабушка, не родила ли дочура, галлеонов сотню не одолжишь?» и всё в таком же духе? Не дождёшься от него…)
Ты знаешь, что я не хотел отправлять сына в Хогвартс. И ты должен понимать, почему. Нарцисса настояла (читай: оросила слезами парадную мантию). Если ты хоть пальцем тронешь моего сына, я узнаю об этом. И ты быстро встретишься со старшим Поттером. Надеюсь, ты не испытываешь такого желания. (Тролль тебя за ногу, Люциус!)
Я тебя предупредил. Л.»
Повертев в руках неприлично короткое послание, я разжёг камин, куда и направил сей плод эпистолярных мук своего приятеля. Мы с Люциусом не перестали контактировать, но... это было всё равно что общаться по душам, скажем, с крокодилом. Или тем же аспидом...
Я долго сидел перед камином, едва притронувшись к бокалу с вином. Перед глазами заунывно летели воспоминания, будто в спину мне пустили Легилименс. Всю мою жизнь можно разделить на две неравные части. В первой из них жизнь меня устраивала. Во второй я её терпел, стиснув зубы. Причём если мой рабочий стол обозначить за 2 часть, то чернильница на этом столе будет 1ой частью. Ты не сделаешь мне ещё хуже, Люциус...
Я с усмешкой поворошил кочергой в камине.
Я попросил тебя остаться после уроков.
Дождался, пока ты целиком окажешься в моём кабинете и пристроишь себя на стул. Ты смотрел на меня с опаской, словно размышляя: буду я тебя есть или всё же приберёг на ужин гриффиндорца. Ещё я заметил в бесцветных глазах намек на любопытство. Тебе как будто страстно хотелось что-то сделать — например, стянуть пару шоколадных лягушек – но они были под запретом, да ещё и лежали в тёмном и страшном подвале. Поэтому ты несмело поднимал глаза. Мой маленький друг…
— Драко, — мягко начал я, – надеюсь ты позволишь мне вольное обращение, без всяких этих «мистеров»… Я, как никак, твой крёстный.
— Отец говорил мне о вас, — резко вскинут подбородок — очень успешная копия Люциуса. Тебе она не идёт…
— Интересно, что же?
— Что вы были с ним друзьями в молодости. А потом… отец отлучил вас от дома.
— Потому что я гей и педофил? — мой голос был необычайно деликатен, оскорбляя слух ребёнка подобными словами.
Ты пришёл в замешательство.
— В общем, да, – генетически заложенная дерзость победила.
– Прекрасно. Мне, конечно, весьма жаль, но второе не соответствует действительности.
– Вам жаль? – чем ты удивлён, мальчик? Во мне отродясь не было крысиного желания ползать на коленях перед кем-либо, признавая свои грешки. Грешил, ну и что с того? Ну снимал пару раз шлюх самого что ни на есть мужского пола. Хотя, точнее сказать – юношеского… Так тем и Оскар Уайльд маггловский баловался. Да и вообще, тебе рано этим интересоваться.
– Я уверен, ты помнишь, что мы с тобой неплохо ладили. И думаю, ничто не помешает возродить нашу дружбу, тем более что хорошие отношения с деканом не бывают лишними, верно?
– Я согласен с вами, сэр, – твой деловой тон вызывал у меня дикую ухмылку. Я еле сдержался.
– Вот и отлично. Ты всегда можешь рассчитывать на меня, но не стоит слишком афишировать это, ясно?
– Да.
Твои тонкие губы вытягиваются в бледную улыбку, я усмехаюсь уголками губ. И что я в тебе нашёл, какого морского дьявола…
Я никогда не чувствовал в себе желания жениться. Это такой зловредный вирус, передающийся внушением тётушек и безденежным давлением обстоятельств. Поэтому я невероятно сочувствую неопытному мальчишке, которому одним прекрасным, не предвещавшим трагедии вечером привели маленького бегемота в кудряшечках и рюшечках, сказав, что через десяток лет она станет его женой и матерью его детей. Ты вёл себя как герой. Ты не стал биться в истерике и бежать из папочкиного особняка куда глаза глядят. Но в тишине и полумраке моего кабинета (полумрак? Какая к Салазару, романтика! Свечей не напасёшься), за чашкой чая (не коньяком же ребёнка соблазнять. Т.е., тьфу, не соблазнять же ребёнка! коньяком…), когда я спросил о Пэнси, тебя вдруг прорвало. Ты говорил долго и громко, прежде всего потому, что топал ногами. Впрочем, мой ковёр, пропитанный потом и кровью не одного поколения студентов, от этого не сильно пострадал. На особо высокой ноте на твоих ресницах выступили слёзы – и мне казалось, что это не они, а твои прозрачные глаза стекают по тонкой коже щёк. И мне мучительно хотелось посмотреть поближе.
Ты внезапно умолк и уставился в пол. Я не спеша поднялся на ноги. Мой голос был жесток, а я сам весьма себе противен.
– Знаешь, я прощу тебе это. Как и гораздо более серьёзные вещи, при одном условии, – я с невозмутимой резкостью вздёрнул твой подбородок и, не взирая на очаровательно слипшиеся ресницы, заставил посмотреть себе в глаза. – Все твои слабости… останутся между нами.
Ох уж эти дети, скажу я вам… Их желторость понятна, но непростительна – безалаберность. Всего-то надо знать в жизни 3 вещи:
– скрывать свои чувства;
– быть тем, кем тебя хотят видеть;
– находить свою выгоду и поступать в соответствии только с ней.
Всё! И вы на вершине личного Олимпа, и никакие пикси вроде Поттера, метлу бы его поганую ему сами-знаете-куда! – не помешают.
Я следил за ними обоими – хотя Поттера-младшего, – упаси, Альбус! – мне никто не поручал. Оба мгновенно обзавелись свитой и поглядывали друг на друга как петухи в тесном курятнике. Дамблдор тоже лукаво косил мне правым глазом – мол, поглядим, чья возьмёт. Я… А что я? Как будто у меня своих дел мало.
=======================================================================
Поттер обнаружил гораздо большую удачливость в том, чтобы оказываться в самой заднице, а потом с фанфарами оттуда выбираться. Что отличало тебя от этого оболтуса, так это врождённый аристократизм. Ни один лениво-сонный представитель древней фамилии не полезет общаться с трёхголовой лохматой мерзостью по имени Пушок, даже под Империусом, а Поттером двигало любопытство. И в подземелье Салазара ты бы тоже не пошёл прогуляться. А ведь та рыжая в самом деле могла погибнуть.
Ты учился, подлизывался, приглядывался. Особенно ко мне, думаю, что по просьбе отца. Или по его же приказу – нужное подчеркнуть. А я незаметно приручал тебя – то кнутом, то пряником, фигурально выражаясь…
Когда ты болел, я подливал противопростудное зелье в чай с малиной, хоть и сопровождал это тонной изящных насмешек. Я помню почему-то больше всего алый румянец, столь редкий гость на твоих бледных щеках. И тонкие пальцы, сжимавшие волшебную палочку, – я уверенно накрывал их своими и направлял твою руку, показывая особенно не дающиеся тебе заклятия.
Не помню, когда я впервые подумал о том, что однажды ты вырастешь в ослепительно красивого молодого человека. А время бежало невероятно быстро, и где-то посреди вороха документов и контрольных, после побега из под моего носа пуделя Блэка и до окончания Трёхмагового Турнира, одна вредная и очень привязчивая идея проникла в моё сознание, вырыла там себе убежище и тихо спала, чтобы потом, не оставив ни единого шанса, внезапно меня обезоружить, поставить на четвереньки и извратиться самым неподобающим образом.
Пятый курс
Пятый курс… Если вспомнить ту аналогию с чернильницей и столом, так вот чернильницу со скатерти смахнула наманикюренная ручка Амерзительной Амбридж. Ну хотя бы потому, что я ненавижу розовый! Не может человек в здравом уме так одеваться. Вот я – в здравом уме. Чёрный и чёрный. И такое богатство оттенков. Я согласен (ради дела, естественно!) пресмыкаться перед кем-то, но перед волшебником в розовом одеянии – увольте.
К тому же, она и вправду слишком во многое лезла. Пока старина Люциус не пригласил её в один чудный ресторанчик – жаль, зарплата не позволяет туда чаще заглядывать – и не поговорил о блестящем галлеонами будущем… Он, конечно, встречался с ней раньше. Но если человек имеет вес в Хогвартсе, это должен быть свой человек. Жаль, всё-таки Люц не так умён, будь умнее – посылал бы Альбусу засахаренные лимонные дольки по тонне в год - и тот бы не заметил, как они стали бы лучшими друзьями.
Вообще в тот год Люциус, да и вся братия, как-то переполошились. Воландеморт после возвращения поговорил красивые речи, а потом досконально каждого проверять начал. Чем занимался, да с кем водился, да с кем пил да спал. В общем, пережив пару пыток, я горя не знал. И Люциус как-то ко мне опять прикобеливаться начал, прям седьмой курс, раздевалка мальчиков. Смешно, ей-богу…
А ты… Мы виделись пару раз летом, ты был восхитительно-прекрасен, пренебрежительно говорил об отце и курил тонкие сигареты – словом, бунтовал на свой, аристократический манер. По-моему, именно тогда у меня, помимо желания купить тебе нормальную травку вместо этой дамской ереси, возник интерес к твоим губам и личной жизни в принципе. Ты говорил, что с такой коровой, как Пэнси, у тебя банально не стоит. Но вот приезжала к вам в гости какая-то трижды троюродная племянница… Я с начала разговора понял, что «наш мальчик созрел для активных действий». Вот только так ли всё просто, как тебе кажется, мой юный друг…
Самым ценным качеством сейчас была наблюдательность. Я давно разучился просыпаться по ночам от малейшего звука, но вот уметь видеть двести процентов реальности обязывала и основная профессия. Маркус Флинт, растерявший-таки за лето прыщи, стал довольно интересно себя вести по отношению к тебе.
(to be continued)
Моё творчество - пока без названия.
Это тот самый фик, о котором я говорила. Повторяю - Снейп несколько необычный, фраевский. Хотелось бы услышать пару слов о ваших впечатлениях, также принимаю варианты названий Пишите, пожалуйста) Разносы в пух и прах тоже принимаются, но... я ведь и ответить могу! )))
читать дальше
читать дальше